"Повлияла ли встреча с царём на мою психику? – вспоминал Вознесенский о публичном разносе, который устроил ему Хрущёв, - Наверное. Душа была отбита стрессом. Из стихов пропали беспечность и легкость. Назло им, вопящим: "В Кремль? Без галстука?! Битник!.." - я перестал с тех пор носить галстуки вообще, перешел на шейные платки, завязанные в форме кукиша. Это была наивная форма протеста. Тяжелей всего было видеть не торжествующие рожи врагов в зале, а ускользающие улыбки приятелей в фойе во время перерыва, прячущих глаза, будто не узнающих тебя». Но тем отчетливей запомнились те, кто не спасовал: «В центре фойе, в кругу литклассиков, среди серых пиджаков врезалось в память весеннее салатно-зеленое платье Зои Богуславской, молодого критика и начинающего прозаика. Заметив меня, она развернулась и демонстративно на весь зал поздоровалась. Подошла. Заговорила. В этом поступке, рискованном для ее судьбы, озонно проступила чистота и красота ее характера. Странно, вроде гонимым был я, но именно ее хотелось спасти, вытащить из круга вурдалаков».
Через год для неё, своей будущей жены, он напишет поэму «Оза». Это почти анаграмма имени Зоя...
Матерь Владимирская, единственная,
первой молитвой - молитвой последнею -
я умоляю - стань нашей посредницей.
Неумолимы зрачки Ее льдистые.
Я не кощунствую - просто нет силы,
Жизнь забери и успехи минутные,
наихрустальнейший голос в России —
мне ни к чему это!
Видишь - лежу - почернел как кикимора.
Все безысходно...
Осталось одно лишь -
грохнись ей в ноги,
Матерь Владимирская,
может, умолишь, может, умолишь...
Андрей Вознесенский. «Оза», Молитва
