«Поэзия дышит и ртом и носом, и воспоминанием и изобретением. Нужно быть факиром, чтобы отказываться от одного из видов дыхания. Жажда поэтического дыхания через воспоминанья сказалась в том повышенном интересе»...

Поэт, воскрешает "девственную силу логического строя предложения." «Жизнь языка открыта всем, каждый говорит, участвует в движении языка, и каждое сказанное слово оставляет на нем свежую борозду.»

«Подойти как можно ближе к тем людям и делам, ради которых и благодаря которым пишутся стихи.
Прежде всего необходимо дышать не для себя, не для своей грудной клетки, а для других, для многих, в пределе – для всех. Воздух, который мы в себя вобрали, нам уже не принадлежит, и меньше всего тогда, когда он находится в наших легких.»

«…действительность, только проектируемая, только задуманная, только начертанная, набегает, наплывает на действительность уже материальную.»

«В лирике это соответствует состоянию человека, который набрел на правильную мысль, уверен, что ее выскажет, именно поэтому боится ее потерять и всех окружающих убедил и заразил своим волнением.»

«Цель поэта не только создать и поставить перед читателями образ, но также соединить впечатления, кровно принадлежащие читателю, но о связи которых он, читатель, живой носитель этой связи, еще не догадывается, хотя чувствует ее…»
Осип Мандельштам



“Tristia” O.. Мандельштам

Я изучил науку расставанья
В простоволосых жалобах ночных.
Жуют волы, и длится ожиданье,
Последний час вигилий городских.
И чту обряд той петушиной ночи,
Когда, подняв дорожной скорби груз,
Глядели вдаль заплаканные очи
И женский плач мешался с пеньем муз.

Кто может знать при слове – расставанье,
Какая нам разлука предстоит?
Что нам сулит петушье восклицанье,
Когда огонь в акрополе горит?
И на заре какой-то новой жизни,
Когда в сенях лениво вол жует,
Зачем петух, глашатай новой жизни,
На городской стене крылами бьет?

И я люблю обыкновенье пряжи:
Снует челнок, веретено жужжит.
Смотри: навстречу, словно пух лебяжий,
Уже босая Делия летит!
О, нашей жизни скудная основа!
Куда как беден радости язык!
Всё было встарь. Всё повторится снова.
И сладок нам лишь узнаванья миг.

Да будет так: прозрачная фигурка
На чистом блюде глиняном лежит,
Как беличья распластанная шкурка,
Склонясь над воском, девушка глядит.
Не нам гадать о греческом Эребе,
Для женщин воск – что для мужчины медь,
Нам только в битвах выпадает жребий,
А им дано гадая умереть.

.

“Tristia” Joseph Brodsky by Osip Mandelstam

I’ve mastered the great craft of separation
Amidst the bare unbraided pleas of night,
those lingering while oxen chew their ration,
The watchful town’s last eyelid’s shutting tight.
And I revere that midnight rooster,s descant
When shouldering the wayfarer’s sack of wrong
Eyes stained with tears were peering at the distance
And women’s wailing were the Muses’ song.

Who is to tell when hearing “separation”
What kind of parting this may resonate,
Foreshadowed by a rooster’s exclamation
As candles twist the temple’s colonnade;
Why at the dawn of some new life, new era
When oxen chew their ration in the stall
That wakeful rooster, a new life’s town crier,
Flaps its torn wings atop the city wall.

And I adore the worsted yarn’s behavior:
The shuttle bustles and the spindle hums;
Look how young Delia, barefooted, braver
Than down of swans, glides straight into your arms!
Oh, our life’s lamentable coarse fabric,
How poor the language of our joy indeed.
What happened once, becomes a worn-out matrix.
Yet, recognition is intensely sweet!

So be it thus: a small translucent figure
Spreads like a squirrel pelt across a clean
Clay plate; a girl bends over it, her eager
Gaze scrutinizes what the wax may mean.
To ponder Erebus, that’s not for our acumen.
To women, wax is as to men steel’s shine.
Our lot is drawn only in war; to women
It’s given to meet death while they divine.

свернуть