СОДЕРЖАНИЕ
00:00 "Ты танцевала, нет — ты танцевала..."
01:04 "Мальчик пустит по ручью бумажный...
01:47 "Россия. Глухомань. Зима..."
02:47 "Июньский вечер. На балконе
уснуть, взглянув на небеса..."
03:31 "Особенно когда с работы, идя, войдешь в какой-то сквер..."
04:22 "Прошла гроза, пятьсот тонов заката..."
05:33 "Березы ветви поднимали..."
06:52 "Дай руку мне — мне скоро двадцать три..."
---
00:00
Ты танцевала, нет — ты танцевала, ты танцевала,
я точно помню — водки было мало, а неба много. Ну да,
ей-богу, это было лето. И до рассвета свет фонаря был
голубого цвета. Ты всё забыла. Но это было. А ещё ты пела.
Листва шумела. Числа какого? Разве в этом дело…
Не в этом дело!
А дело вот в чём: я вру безбожно, и скулы сводит, что
в ложь, и только, влюбиться можно.
А жизнь проходит.
01:04
Мальчик пустит по ручью бумажный
маленький кораблик голубой.
Мы по этой улицы однажды
Умирать отправимся гурьбой.
Капитаны, боцманы, матросы,
поглядим на крохотный линкор,
важные закурим папиросы
с оттиском печальным «Беломор».
Отупевший от тоски и дыма,
кто-то там скомандует: «Вперед!»
И кораблик жизни нашей мимо
Прямо в гавань смерти поплывет.
01:47
Россия. Глухомань. Зима.
Но если не сходить с ума,
на кончике карандаша
уместится душа.
Я лягу спать. А ты пари
над бездною, как на пари,
пари, мой карандаш, уважь
меня, мой карандаш.
Шальную мысль мою лови.
Рисуй объект моей любви
в прозрачном платье, босиком,
на берегу морском.
У моря, на границе сна
она стоит всегда одна.
И море синее шумит,
в башке моей шумит.
И рифмы сладкие живут,
и строчки синие бегут,
морским подобные волнам,
бегут к её ногам.
О2:47
Июньский вечер. На балконе
уснуть, взглянув на небеса.
На бесконечно синем фоне
горит заката полоса.
А там – за этой полосою,
что к полуночи догорит, –
угадываемая мною
музыка некая звучит.
Гляжу туда и понимаю,
в какой надежной пустоте
однажды буду и узнаю:
где проиграл, сфальшивил где.
03:31
Особенно когда с работы,
идя, войдешь в какой-то сквер,
идешь и забываешь, что ты
очкарик, физик, инженер,
что жизнь скучна, а не кошмарна,
что полусвет отнюдь не мрак,
и начинаешь из Верхарна
Эмиля что-то просто так
о льдах, о холоде – губами
едва заметно шевеля,
с его заветными словами
свое мешая тра-ля-ля.
...Но это тра-ля-ля, дружище,
порой, как губы ни криви,
дороже жизни, смерти чище,
важнее веры и любви.
04:22
Прошла гроза, пятьсот тонов заката
разлиты в небе: желтый, темно-синий.
Конечно, ты ни в чем не виновата,
в судьбе, как в небе, нету четких линий.
Так вот на этом темно-синем фоне,
до смерти желтом, розовом, багровом,
дай хоть последний раз твои ладони
возьму в свои и не обмолвлюсь словом.
Дай хоть последний раз коснусь губами
щек, глаз, какие глупости, прости же
и помни: за домами-облаками
живет поэт и критик Борька Рыжий.
Живет худой, обросший, одинокий,
изрядно пьющий водку, неустанно
твердящий: друг мой нежный, друг жестокий
(заламывая руки), где ты, Анна?
05:33
Березы ветви поднимали
и незаметно вечерели.
Я ныне и не помню, как Вас звали.
И были ль Вы со мною в самом деле?
Увы, я вспоминаю только рощу,
хрустящий снег и прочие детали.
Где как-то странно с приближеньем ночи
отчетливее тени наши стали.
И нынче, верно, там они чернеют,
отпугивая всяческую живность.
Все так же – снег не тает, вечереет.
Лежат они – печальные, большие.
Места есть на земле, где расстаются,
кто б ни забрел. Такие уж, поверьте,
места. Так вот они и остаются
в мозгах, сим подчеркнув свое бессмертье.
Там, я считаю, с Вами и гуляли.
Но я не помню, как глаза у Вас темнели
на бледно-голубой эмали,
какая мыслима в апреле.
06:52
Дай руку мне — мне скоро двадцать три —
и верь словам, я дольше продержался
меж двух огней — заката и зари.
Хотел уйти, но выпил и остался
удерживать сей призрачный рубеж:
то ангельские отражать атаки,
то дьявольские, охраняя брешь
сияющую в беспредметном мраке.
Со всех сторон идут, летят, ползут.
Но стороны-то две, а не четыре.
И если я сейчас останусь тут,
я навсегда останусь в этом мире.
И ты со мной — дай руку мне — и ты
теперь со мной, но я боюсь увидеть
глаза, улыбку, облако, цветы.
Всё, что умел забыть и ненавидеть.
Оставь меня и музыку включи.
Я расскажу тебе, когда согреюсь,
как входят в дом — не ангелы — врачи
и кровь мою процеживают через
тот самый уголь — если б мир сгорел
со мною и с тобой — тот самый уголь.
А тот, кого любил, как ангел бел,
закрыв лицо, уходит в дальний угол.
И я вишу на красных проводах
в той вечности, где не бывает жалость.
И музыку включи, пусть шпарит Бах —
он умер; но мелодия осталась.
