Идите к черту, паруса и шхуны,
Я вспомнил Рим шестнадцатых веков,
Там на костре горел Джордано Бруно
На распрекрасной площади цветов,
На пресловутой площади цветов.

Я не пою про дали с парусами,
Я не пою про зори и рассвет,
Нет, у меня сейчас перед глазами
Стоит одно лишь аутодафе,
Стоит живое аутодафе.

Я вижу все: святое милосердье,
Глухой толпы расширены зрачки.
Еще один аспект проблемы смерти -
Горят иль нет в огне еретики.

И он горел, и пламя языками,
Его сжигая, билось о гранит,
И площадь в вопле с вздетыми руками:
Смотрите все, смотрите, он горит.

И я смотрел, и видел, как клокочет
В горящем теле цвет его крови.
Как мог не знать он, что толпа не хочет
Ни его мысли, ни его любви?

Он еретик - бесчестье и презренье,
Он еретик - проклятье и позор,
И поколенье шло за поколеньем,
Еретиков бросая на костер.

Что из того, что позже или ране
Все будет, будут зори и рассвет?
Пока из искр возгорится пламя,
Трещат снопы их в аутодафе.

И век за веком, плотными рядами
Шагают ноги в пыльных галифе
С своим порядком, с тюрьмами, судами,
Но с неизменным аутодафе.

Мне снится сон: по выжженым страницам
Бредут колонны траурных годов.
Мне снится, снится смерч по серым лицам,
Мне снится пепел с площади цветов.

Отсюда: [ Ссылка ]
Источник фото: CC BY-SA 3.0, [ Ссылка ]

свернуть